Митька проснулся от пения птиц, вскочил в чём был с кровати, добежал до низкого подвального окна, влез на широкий подоконник и взглянул вверх.
Небо ясное, ни облачка. Значит, матч сегодня состоится! Первый, настоящий!
Вначале будут играть старшеклассники, а потом выйдут дворовые команды, и он, Митька, — в нападающих!
Митька уже видел себя на поле с мячом, несущимся к воротам противника. Но тут зазвенел будильник. Митька метнулся к нему, резко ударил по звонку. Конечно, он чуть не забыл, нужно же еще в школу, а только потом на матч. Митька наспех оделся и ворвался в большую комнату, где за столом уже сидели отец и бабушка.
Митька залпом выпил чай, даже не присев на стул, проглотил кусок черного хлеба с вареньем, схватил с вечера приготовленный портфель, на ходу подержался за край скатерти, провёл рукой по стенке старинного буфета, а потом пулей вылетел из комнаты в коридор, дальше на лестничную площадку и из подъезда. Надо сказать вовремя, потому что отец терпеть не мог его манеру хвататься за мебель и скатерти и уже начал предостерегающе покашливать.
Митька, избежав утренней нахлобучки, помчался в школу.
По дороге он встретил приятеля — Юрку. Тут же была найдена консервная банка, и далее друзья побежали, передавая друг другу пас за пасом.
В школе перед классом собралась толпа ребят. Никто никого не хотел пропускать, так что везунчики пропихивались, протаранивали толпу. Митьке с Юркой было полегче, они всё-таки были вдвоём. Так что в класс они практически вломились.
Не успели ребята рассесться за парты, как в класс вошел географ. Ребята его очень любили. В школе в основном преподавали женщины, мужчин было двое — учитель физкультуры и географ. Оба воевали. Оба были ранены. Географ не мог шевелить кистью правой руки, поэтому все делал левой. А у учителя физкультуры вместо левой ноги был протез. Но географ ещё и много путешествовал до войны, о чём увлекательно рассказывал. Учитель физкультуры был краток, говорил без особых прикрас. И даже самая интересная история казалась какой-то блеклой и бесцветной. В общем, перевес был явно у географа.
Да и понятно, мальчишкам самим было впору путешествовать. Хотелось удрать из дома, объездить всю страну или даже весь мир.
Ребята отлично разбирались в европейских городах. Радио и сводки о боях стали частью их детской жизни. У кого были карты дома, те флажками вместе с родителями отмечали наступление войск.
Отступления мало кто из Митькиных друзей помнил. Им тогда было лет по пять. Кого-то увезли в эвакуацию, кто-то оставался в Москве. Но почему-то из всего этого мало что сохранилось в памяти.
Митька помнил, как после окончания войны, его отправили в специальный пионерский лагерь, где ребят много кормили, они много спали, и им было практически запрещено играть в активные игры. Никаких прыжков, бега и уж, конечно, никакого футбола. Но Митька без него жить не мог. Он соорудил из каких-то тряпочек странное подобие мяча, и, когда ребят выводили на прогулку, они пытались втихую поиграть в футбол. Конечно, их каждый раз ловили. Кончилось дело тем, что Митьку отчислили из этого пионерского лагеря и отправили в обычный, где ребята жили в палатках. Так что Митька мог там безнаказанно прыгать, скакать, участвовать во всех соревнованиях и постоянно играть в футбол.
Сегодняшний матч был для Митьки особенно важен. Кроме того, что это был первый матч сезона, Митьке обещала прийти на матч Тося — девочка из соседнего двора.
От одной мысли об этом у Митьки начинала кружиться голова и гулко билось сердце.
Он с трудом дождался окончания уроков, вместе с Юркой вылетел из школы и бросился в сторону футбольной площадки, конечно, позабыв, забежать домой пообедать.
На площадке уже начался матч между старшеклассниками. Играли сборные двух школ.
Митька активно принялся поддерживать команду своей школы: кричал вместе с Юркой «давай-забивай!», вопил от восторга и радостно прыгал, когда свои забивали гол, и также страстно переживал, когда пропускали.
Всё шло, как обычно. Уже всем стало ясно, что перевес на стороне их школы, сборная которой выигрывала с перевесом в три очка.
До конца матча оставались считанные минуты, когда раздался странный звук. Митька даже не понял сначала, что произошло. Его кто-то резко швырнул на землю и прошептал хрипло: «Лежать! Головы не высовывать!»
И началась стрельба. Самая настоящая, не шуточная. Пуля срезала ветку прямо над Митькиной головой. Другая пронеслась мимо Юрки и вошла в ствол дерева. Поначалу никто не понял, откуда идёт огонь. Мальчишки лежали на земле, закрыв голову руками, как всегда делали в их любимых фильмах. На школьном дворе в этот час было довольно много ребят и взрослых: команды на поле, болельщики, кроме них здесь прогуливались многочисленные мамаши со своими малышами.
Стрельба не прекращалась. Матери орали, детишки плакали. Митька осторожно приподнял голову и увидел прямо у ворот мужика из красного дома за школой. Мужику было лет сорок. На войне его сильно контузило. С тех пор хотя бы раз в месяц у него начинались странные приступы. Ему всё казалось, что он в окружении. И он отбивался от матери, жены и двух сыновей всем, что попадалось ему под руку. В конце концов, кто-нибудь из соседей вызывал милицию. Контуженого связывали и везли в ближайшую больницу. Откуда тот выходил через месяц-полтора притихшим, но не сломленным. Временами глаза его вспыхивали диким огнём, но на людей он не бросался, а потому в специализированную клинику брать его отказывались.
И вот сейчас этот самый контуженый стоял у ворот и палил из обреза по всем подряд. То, что он где-то раздобыл оружие, вряд ли кого могло удивить. Недалеко была железнодорожная станция и завод «Серп и Молот», куда везли для переплавки военную технику всех видов и сортов. Составы охранялись только спереди и сзади, так что ребятня могла безнаказанно таскать пистолеты, гранаты — разную «мелочь», которая оставалась в танках, самоходках и прочем.
многих мальчишек было по два пистолета, финки и ножи всех видов и сортов. Участковый тщетно раз в неделю обходил свой беспокойный район и отбирал у ребятни их «военные трофеи».
Так что никого не удивило, что контуженый на этот раз вооружен. Было неясно, что теперь делать и как его остановить. У него было не слишком хорошее зрение, и к счастью, пока он ни в кого не попал. Но все понимали, что палить он собирается до последнего. Со зловещей периодичностью контуженый на время прекращал стрельбу, вновь перезаряжал обрез и опять начинал палить.
Конечно, к нему можно было бы попытаться осторожно и незаметно подкрасться или подбежать, а потом завалить на землю. Но рисковать своей жизнью никто из местных не хотел. Опасное дело. Он же невменяемый!
Правда, кто-то крикнул с улицы, что милиция уже вызвана. Тогда контуженый стал дико орать и крутиться на месте, стреляя по круговой, послышался звон разбитого стекла.
Сколько это длилось и продлится ещё, никто не знал.
Но неожиданно стрельба стихла.
Митька, который вжался в землю у скамейки, вновь осторожно поднял голову. Он увидел, что контуженый лежит на земле, а на него навалился Козырь. Потом очевидцы рассказывали, что Козырь вбежал во двор с улицы и пошел на контуженого. Тот продолжал стрельбу. Несколько пуль задели Козырю руку и ногу, но тот шёл дальше, даже не пригибаясь. Потом вдруг резко схватился за живот, но не остановился, а как-то рывком бросился к контуженому, навалился на него всем телом, повалил на землю, и оба затихли.
Тут приехала милиция и «скорая». Те, кто был поближе, услышали, как Козырь сказал тихо, когда его клали на носилки:
— Цыганка нагадала!
Потом выругался и потерял сознание.
И тут Митька увидел в стороне стоящую Тосю. Она уткнулась лицом в стену дома, плечи её вздрагивали.
— Плачет! — тут же понял Митька. Этого он выдержать не мог и бросился к ней.
— Не реви! — по-мальчишески грубо сказал он, хотя на самом деле, ему хотелось это сказать нежно и ласково.
— Это из-за меня! — рыдала Тося.
— Почему из-за тебя? — не понял Митька.
— Я спрятаться не успела! Козырь меня увидел, а потом на дядю Семена бросился. Тот уже ко мне разворачивался, — сквозь рыдания объяснила Тося.
— Тось, не плачь, ты не виновата, правда, — попытался успокоить её Митька.
Он и правду знал, что Тося здесь ни при чём. Разве она виновата, что дядя Семен вернулся контуженым, разве кто-то в этом виноват?! Митька тут же про себя понял, кто виноват, но произносить не стал. Затёртые это были слова, хотя и правдивые. Ни Тосе, ни Митьке, ни дяде Семену, ни Козырю они помочь не могли.
А здесь нужна была помощь.
Машины «скорой» уехали.
Во дворе установилось странное подобие тишины. Милиция приступила к расспросам очевидцев. Изредка доносились тихие Тосины всхлипывания.
Митька проводил Тосю домой, сам всё объяснил её маме, а потом отправился к себе.
По дороге он думал о Козыре. Странный тот был человек. Нелюдимый. Про прошлое своё никогда ничего не рассказывал. Хотя по слухам воевал и даже имел награды. Но никаких подробностей из Козыря вытянуть было невозможно. Жил он в коммуналке. Соседи были им довольны. На все руки мастер. За чем ни обратись, во всём поможет: и примус починить, и дров нарубить.
Люди знающие говорили, что Козырем его зовут не потому, что в карты мастер играть. В любом деле ему вроде удача выходила. От любого промаха он был заговорен. Но, видно, сегодня его везение кончилось.
Вдруг Митька вспомнил про Юрку. Он-то куда пропал? Во дворе его видно не было.
Митька бросился к Юркиному дому. А жил тот в одном доме с Козырем. Только этажом выше.
Запыхавшийся Митька нажал на кнопку звонка, на котором значилась фамилия юркиной мамы. Но открыла дверь не она, а соседка.
— Чего тебе? — строго спросила та у Митьки.
— Мне бы Юрку!
— А нет его, они с матерью к Козырю поехали, в больницу.
— А вот ты где, пострелёнок! — услышал Митька рассерженный бабушкин голос и удивленно оглянулся.
Бабушка с трудом поднималась по лестнице, ворча и причитая.
— Нет, чтобы домой зайти, сказать, где будешь, с кем. Нет, нету у него такой привычки. А ты здесь переживай! У меня здоровье не железное за тобой по дворам гоняться. Опять же оглашенный стрелял. Ты, небось, там был. Уж непременно.
Митька, который очень любил бабушку и знал, что и она его очень любит, ничего не ответил. Просто поцеловал ее в щеку, обнял, и они стали осторожно спускаться по лестнице.
На следующий день стало известно, что контуженый из красного дома умер в тот же вечер от кровоизлияния в мозг.
Козырь неделю не приходил в сознание. Но на восьмые сутки к удивлению врачей, уже поставивших на нем крест, Козырь очнулся и с этого дня пошел на поправку.
Мальчишки, соседи по дому, мамаши с малышами, слезно просили пропустить их в палату. Особенно убивалась Юркина мать. Но никого не пустили.
А ночью в Калитниковской церкви зазвонили колокола. И звонили долго, протяжно до самого утра…
Прошли годы, а ему почему-то помнился тот долгий весенний день, в котором было все: футбол, Тося, бабушка, отец, отголоски совсем еще недавно закончившейся войны, так и оставшаяся тайной история Козыря, который потом женился на Юркиной маме, и они вместе прожили до самой смерти. И в тот день была смерть, и странное чувство непонятно откуда взявшейся вины, и понимание, что виноватых на самом-то деле нет, и любовь, дающая надежду и жизнь.
Екатерина Лазаренко
Март 2010 года
