Епископ Василий (Родзянко)
"Россия переживает нелегкие времена. Но и среди этого лихолетья есть светлые и радостные события: к нам возвращаются утраченные, казалось бы, навсегда, духовные ценности. Возвращаются и люди, которым удалось не только сохранить эти ценности, но и приумножить их в условиях вынужденного изгнания.
Настоящим патриархом русской духовности в условиях зарубежья можно назвать архиепископа Сан-Францисского Автокефальной Американской Церкви - Владыку Василия (Родзянко).
Недавно Владыка переступил порог своего восьмидесятилетия. Однако трудов своих он не оставляет. В частности, Владыка, получив, наконец возможность бывать в России, много трудится на благо восстановления нашей духовности.
Владыка приветствует начавшийся в России процесс восстановления разрушенных храмов, поруганных Святынь, а также и наших душ, разбитых эпохой воинствующего безбожия. Господь дает ему силы активно помогать нам в этом многотрудном деле. С благословения Св. Патриарха Алексия II Владыка Василий служит литургии в наших храмах, выступает с духовными наставлениями по ЦТ. В настоящее время в Москве готовятся к изданию две его книги: «Моя судьба» и «Распад Вселенной и вера отцов».
Владыка Василий происходит из известной в России дворянской семьи. Его дед, М. Вл. Родзянко, будучи одним из лидеров партии кадетов (октябристов), был Председателем 3-й и 4-й Гос. Думы, а также Временного комитета Гос. Думы в 1917 г.
Владыка Василий родился в разгар Первой Мировой войны, так что его детство в России связано с тяжелыми испытаниями, выпавшими и на долю его семьи, которая вынуждена была покинуть Россию и найти приют в Сербии. В этой стране они не только обрели свой второй дом, но и получили возможность включиться в жизнь чужой страны, не поступаясь своими национальными ценностями, не порывая своих русских корней.
По словам самого Владыки, подобное стало возможно именно благодаря нашей общей с сербами вере - Православию. Именно крепкая вера спасла многие русские семьи, оказавшиеся без средств на чужбине. Может быть, не случайно, а по Промыслу Божиему, внук потерпевшего крах политика стал верным служителем Православия, оказался на вершинах церковной иерархии и с любовью принят на своей многострадальной Родине.
- Ваше детство выпало на годы великих и разрушительных для нашей страны событий. Однако Вашей семье, несмотря на гонения и тяжелейшие лишения, удалось не только выжить, но и умножиться. Кто в Вашей семье был тем главой, «патриархом», который вел семью через житейские бури?
Наши детские годы пришлись на годы войны — первой мировой, а потом — революция и беженство: детства у нас не было.
Семья была дружная, большая; несмотря на трудности, — она разрасталась: за десять лет (от первых военных действий и до устройства семьи в югославской деревне), мать родила нас четверых (из восьми: старшие четверо родились до революции). Мать говорила, отвечая на вопросы: как это она решается «производить детей в такое время»?: «Бог даст детей, даст и на детей», ее доверие Богу было непоколебимое, как и самая вера в Него: вся ее жизнь была построена на этом «камне» без малейших сомнений. Она у нас, несомненно была тем «патриархом», который вел всю семью, несмотря на ее женственность; отец в ней всю жизнь души не чаял и сознательно следовал ее интуиции. На себя брал финансы и «логическое руководство», как он понимал его: кормило было его (не без волнений: и внешних волн и бурь и сильных переживаний). Все это как-то уравновешивалось, и ладья плыла уверенно, несмотря на бури, порой страшные.
При всем этом отец был тихий и спокойный человек, добряк с юмором и хорошим расположением духа, с большим чувством гостеприимства: у нас всегда были гости — послушать отцовские анекдоты (запас их был всегда), вкусно покушать незатейливую, но привлекательную стряпню матери, а кое-кто и поухаживать за сестрами.
У нас была няня, профессиональная, всю жизнь, нянчившая детей в разных семействах; к нам она попала уже в старости, ходила согбенно. «Няня, сколько Тебе лет?», — «Пятьдесят пять!», неизменно и басом отвечала она. «Нет, неправда!», приставали мы, «тыщу», — заявляла она. И так все время, не отставали от нее, ждали услышать ее бесконечную «тыщу»... Порой она своим басистым уверенным голосом направляла ладью семьи сама, «ничтоже сумняся», часто без ведома родителей, с типичным для нее юмором: так в разгар революции пришла вооруженная банда «разоружать панов», мы жили на Украине (Малороссии, как говорили тогда), где родились мы трое (сестра Ольга, впоследствии Толстая, — была за внуком писателя, — затем я, и после меня Елизавета, которую Няня прозвала «Драгоценной», а мы — «Ценкой», так она всю жизнь, с Няниной легкой руки, до самой смерти и осталось Ценкой и одновременно, — уже потом, в замужестве, — «Ветром» — фамилия мужа была «Ветер»).
Так вот, пришли в нашу «Отраду» — вооруженные, то ли местные коммунисты ("подпольные", Красной Армии в тех местах еще не было), то ли «зеленые», то ли махновцы — не знаю, и спрашивают: «оружие есть?», — «есть», — «где?», «а вот: (повела в детскую) — вон, пять лежат»... Громко расхохотались и ушли, оставив нас в покое. Кто знает? Не спасла ли нас наша Няня от диких ужасов своим деревенским юмором? В других местах «классовая» расправа бывала ужасная!
— Какова, по Вашему мнению, роль семьи в качестве «малой церкви»? В чем святость семьи с точки зрения православного?
Роль малой церкви та же, что и большой: восстановление разбитости. Мы — люди — ужасно как разбиты! Вся история человечества полна этого. Мы разбиваем, друг друга и разбиваемся сами. В наше время и семьи — не исключение: как много разбитых семейств! Но даже само словосочетание «разбитое семейство» — внутреннее противоречие. Семья, по заданию, — цельность. И в хаосе окружающей разбитости: в войнах и революциях, крамолах и разбоях дружная семья — спасение! «Господь помогает выжить именно семье в критических ситуациях», — пишут мне. Правильно! Да, точно так! Знаю это по опыту. Знаем и свою семью, знаем и многие другие семьи! У всех общий закон: «спайка — спасение». Я уже дожил до правнука и могу смело сказать: три семьи — моих родителей, моя собственная, а теперь вот внуков — спаслись в невероятно трудных обстоятельствах только спайкой, и было это вопреки множествам испытаний и искушений. Но, конечно: «Господь помогает выжить». Помогает в ответ на нашу веру и молитву!
В чем святость семьи? В том, что она — «остаток Рая». У профессора Сергея Троицкого в книге «Православная Философия Брака» (Белград 1935) говорится, что брак свят тем, что был сотворен в Раю. Там ему была дана святость, и она осталась в природе семьи на все века. Разумеется, святое пламя семейной любви надо, как и всякое пламя, поддерживать. Чем? Топливом, конечно. В данном случае этим топливом является жертва. Жертва матери, жертва отца — детям. Жертва детей — родителям, жертва братская и сестринская, словом общая жертва всех друг другу. Жертва рождает спайку, причем эта жертва выдерживает иной раз непревзойденные трудности и испытания и сохраняет семью, как семью. Это — опыт!
— Ваша личность формировалась под влиянием многих людей и событий, но особое место, как мы поняли, занимает в Вашей жизни Сербия, где и происходило Ваше воцерковление?
Да, это верно. Сербия, действительно, явилась для меня той страной, которая сознательно и любовно заменила мне (и тысячам других!) Россию. Удивительно в Сербии и сербском характере то, что она не подменила, т.е. заменив материнство, не лишила его, не отняла от нас материнство русское. Это было возможно только благодаря Православию. И это было возможно благодаря православному особому гостеприимству, которое было оказано нам, тысячам русских людей в братской Сербии.
Нам заботливо, с большими затратами, было предоставлено русское православное образование и воспитание, сербское государство содержало наши русские школы через особую свою Государственную ("Державную") Комиссию. Сербская Церковь сделала все, для того чтобы дать нам православное воспитание по-русски, в то же время, поддержав нас своим всеправославным общением, оказывая необходимую помощь. Но и взамен: когда Святейший Сербский Патриарх Герман посещал, уже после войны, Лондон и принял приглашение нашей семьи быть на данном в его честь в нашем доме обеде, он произнес трогательный тост. Он поднял, по сербскому обычаю, чашу «за покой души», отца моей жены (матушки) сказав: «поднимаю этот бокал, чувствуя себя членом вашей семьи, благодаря вашему отцу, ставшему и моим отцом в моей молодости, незаменимым духовником и священником. Я не был бы тем, что я есть без него. Отец Василий Колюбаев, начавший свой священнический подвиг в России, под Курском, оказался против своей воли в беженстве и стал сербским священником, тогда там встретился с молодым еще человеком — будущим сербским патриархом, для которого был незаменимым старцем и духовником. Патриарх в своем слове говорил и обо всей русской эмиграции, как »огромной помощи России своей православной сестре — Сербии в ее становлении после первой мировой войны".
Должен сказать, что и я, с другой стороны, оказался студентом сербского Богословского Факультета Белградского Университета, которому обязан за данное мне там сербами православное воцерковление и незабвенную для меня память моего профессора отца Иустина Поповича, теперь причисленного к лику святых.
Отец Иустин преподавал нам Православную Догматику и Сравнительное Богословие. И тот, и другой предмет был у него основан на множестве изречений святых отцов Православной Церкви, что дало мне все необходимое для коренного понимания сути Православия и основ нашей церковности. Без этого я вряд ли смог бы понять и теперь вот изложить. Отец Иустин был горячим почитателем Достоевского и его толкователя Митрополита Антония (Храповицкого), писал о нем и нам передал это чисто русское наследие. Эти основы о. Иустина — теперь в книге, написанной мною в Духовной Академии в Троице-Сергиевой Лавре истекшим летом, на тему:
«Теория распада вселенной и вера отцов» - «каппадокийское богословие — ключ к апологетике наших дней». Такие именно люди, как св. Иустин, познакомили меня с Великими Каппадокийцами.
Был и еще один святой нашего времени, которому я грешный обязан своим недостойным становлением в Православной Церкви — тоже сербский ученик и одно время клирик Сербской Церкви — Святитель Иоанн (Максимович), Архиепископ Шанхайский и Сан Францисский. С ним я впервые встретился задолго до встречи со св. Иустином. Мне было 12 лет и я был гимназистом в первой Русско-Сербской Гимназии в Белграде.
Обстоятельства моего детства, вкратце упомянутые выше, и муки детского изгнаннического пути, создали во мне пессимистическое отношение к жизни и окружающему меня миру. Думаю, что без встречи со Святителем Иоанном я бы не справился с этим тяжким наследием детства. Отец Иоанн, тогда молодой иеромонах, только что постриженный и рукоположенный митрополитом Антонием в Мильковском монастыре, данном Сербской Церковью русским монахам, исполнял свое первое иноческое послушание в сербской гимназии в г. Великая Кикинда, на границе с Венгрией, в двадцати верстах от того места, где жила тогда наша семья. Отец Иоанн был там законоучителем. Одним из его учеников был мой сербский друг из нашей деревни, который был первым звеном между нами. Уже тогда я понял, насколько сильно было чувство ответственности у о. Иоанна за всякого, данного ему Богом человека, особенно ребенка, как мой Алекса Гагич. Моя личная с о. Иоанном встреча произошла не в деревне и не в Великой Кикинде, а в русской св. Троицкой Церкви в Белграде. Отца Иоанна, после первой зимы на педагогическом поприще, повысили, назначив его преподавателем Духовной Семинарии Сербской Церкви на противоположном конце Югославии — на ее южной границе с Грецией в г. Битоле. Церковь в Югославии была государственной и школа не была отделена от Церкви. Поэтому о. Иоанну нужно было получить государственное оформление для нового назначения от Министерства Народного Просвещения в Белграде. Это взяло несколько месяцев и ему пришлось жить это время в Белграде, в доме своих родителей.
Познакомили меня с о. Иоанном мои товарищи, алтарники, гимназисты, прислуживавшие в церкви. Это было в «приделе жертвенника» в алтаре. В том как меня подводили мои друзья к о. Иоанну я увидел до какой степени они уже были ему детьми. У него была удивительная способность вести себя с детьми. Чарующая улыбка появлялась на его лице всякий раз, что он встречался с ребенком. Это было так естественно, так непринужденно, так по-дружески, что дети мгновенно чувствовали себя «своими», и сразу устанавливалась дружба. Так было и со мной. Отец Иоанн с первого слова понял меня и принял в свое сердце. С этого момента я стал провожать его по пути от храма к родительскому дому, и в другие места по улицам Белграда. То, что он мне говорил было как бальзам на мою детскую израненную душу. И одновременно — возвышало ее, вело прямо в Рай, который можно было ощущать здесь, сейчас, на земле. Часто я бывал не один. Иной раз целая большая группа детей шла вокруг о. Иоанна, он останавливался и подолгу говорил окружавшим его детям, открывая им «тайны Царства Божия», причем так ясно, что дети это понимали, несмотря на столь таинственную тему. Все дело было в том, что эта таинственность открывалась самой жизнью, которую о. Иоанн раскрывал при помощи по детски изъясненных житий святых. Среди этих житий было много сербских святых, которых о. Иоанн очень любил, их подвиги, характеры очень хорошо знал. Эти его рассказы навсегда запечатлели во мне чисто сербскую красоту святых, сербскую историю, фольклор и сербский характер Православия. Все это о. Иоанн включал в общую картину соборности Православия и единства Вселенской Церкви. В этом он был учеником своего духовного наставника еще по Харькову, тогдашнего там архиепископа, впоследствии митрополита Киевского и Галицкого Антония (Храповицкого).
Основное и главное во всем облике, молитвенности, подвигах и личности о. Иоанна была его незыблемая, ничем не колеблемая вера, безграничная и ничем не сдерживаемая чистая святая любовь и практически цельная забота о данном человеке, тогда — ребенке, что превращало эти чисто личные взаимоотношения в неописуемую дружбу.
Мне посчастливилось быть под его постоянным (несмотря на разлуки) наблюдением и руководством, часто очень издалека, как например: он в Шанхае, я — в Лондоне. Но были основные моменты и в его и в моей жизни, когда мы, по промыслу Божию, оказывались вместе. Так я был в Алтаре в момент его хиротонии во епископа, участвуя в богослужении, как чтец и алтарник. Слышал его слово при наречении во епископа и напутственное слово митрополита Антония. Перед свадьбой получил от него архипастырское трогательное напутствие. После освобождения из коммунистической титовской тюрьмы в Югославии неожиданно оказался в Париже, куда к тому времени о. Иоанн приехал из Шанхая и пригласил меня с семьей жить в одном с ним доме и помогать ему в школе (это был дом последнего русского кадетского корпуса, напоследок обосновавшегося в Версале под Парижем). Там мы прожили с ним под одной крышей полтора года, встречаясь ежедневно и в храме, и в школе, и я служил с ним уже как священник. Там он чудесно излечил мою жену от неизлечимой (по словам французского врача) болезни и дал ей возможность быть со мной еще 25 лет, помогая в моей пастырской жизни, когда мне пришлось переехать, по просьбе другого великого подвижника Сербии епископа Николая Велемировича (тоже причисленного к лику святых — и в Сербии, и в Америке), в Лондон для служения в тамошней сербской церкви, Владыка Иоанн часто посещал Англию как часть своей Западно-Европейской епархии, и всякий раз звонил мне и предлагал с ним служить. Наши беседы, таким образом, продолжались в духе тех давних еще в детстве в Югославии, но теперь уже в новом свете пастырской ответственности. Тема, разумеется, была та же.
- Насколько известно, Вторая Мировая война послужила причиной новых испытаний и для Вас, и для Вашей семьи? Мирная, с трудами налаженная жизнь в Сербии была нарушена...
Что могу сказать? Не легко это было. Господь вел Своим путем, все было явным промыслом и надо было принимать решения на месте, сразу, часто стратегически, по военному, хотя «рать» была для меня не от мира сего. Святитель Иоанн — тогда все еще в Шанхае — был и тут моим наставником безо всяких земных контактов.
После его блаженной кончины (она произошла далеко в Сиетле, в Америке, я — в Лондоне) через два дня, кто-то разбудил меня ударом руки в бок и я, проснувшись, увидел у постели Владыку Иоанна: «Вставай, иди служить литургию». Я вскочил как ужаленный. Оглянулся: его уже не было. Но он был со мной в течение всей литургии. Я знал, почему он это сделал.
Он умер как Архиепископ Сан Францисский. Через несколько лет после этого Американская Церковь назначила меня туда же в Сан Франциско — епископом Сан Францисским, рядом с его усыпальницей! Милости Божии неизреченны!
О моем возвращении в Россию и о моих впечатлениях, о поездках — в другой раз.
<< ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА | СОДЕРЖАНИЕ | СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА >>
