«Колокол стонал, и было страшно,
как будто он
был живой и его убивали»
Заметки о годах жизни в Сергиевом Посаде
Мы продолжаем собирать крупицы памяти о тех временах, когда одни принимали мученическую кончину за веру, а другие только начинали жить в стране, где несколько поколений были лишены слова Божия, не по своей воле росли вне ограды Церкви. Предлагаем читателям воспоминания женщины, которая провела свое детство как раз в ограде Свято-Троице-Сергиевой Лавры и была свидетелем попытки ее разорения...
Наша семья поселилась в Сергиевом Посаде в 1926 году, после того, как мои родители закончили учебу в Педагогическом институте и были направлены на работу в педтехникум. Техникум помещался в Лавре в здании Духовной Академии, в то время уже закрытой. Большой учебный корпус, общежития были использованы, как мне помнится, без особых изменений. Храм Академии был перестроен и приспособлен для клуба.
Семейство наше (родители и двое маленьких детей) поселилось в преподавательском корпусе: примыкающем к Успенским воротам. Там мы и прожили около 14 лет. За это время семья наша выросла: родились еще трое детей.
Жизнь в Лавре протекала замкнуто. Было там тихо, малолюдно. Все храмы были закрыты, разорены. Остальные здания кем-то заселены. Стены Лавры тоже заселялись бедным людом. Только часы на колокольне отбивали время каждые 15 минут. Ощущение от того времени — покинутость, запустение.
Занятия в техникуме начинались с ежедневной физкультурной зарядки: на просторной лужайке несколько сотен студентов выстраивались рядами и по команде выполняли нехитрые упражнения. Это же было обязательным и для преподавателей, не взирая на возраст.
Для нас, небольшой компании детей преподавателей, жизнь в стенах Лавры была привольной и интересной. Кругом нас — молчаливые громады храмов, росписи на стенах, памятники с крестами — все было таинственно и загадочно.
А мы, малые дети, играли в прятки среди старинных серебристых тополей в саду Академии, в лапту и в салочки на лужайках. Зимой катались на санках на «базарке» — огромной горе за воротами Лавры. На этой горе, сплошь замощенной булыжниками, во времена НЭПа был грандиозный базар: ряды торгующих тянулись сверху вниз, товары раскладывались прямо на мостовую или на подводах. Ближе к стенам Лавры теснились лавки с товарами: хлебом, тканями, хозяйственными и т.п.
Потом все это исчезло. Появились карточки на хлеб и другие товары, лавки опустели. Наша мама или кто-нибудь из старших детей вставали утром затемно, чтобы занять очередь за хлебом.
Помню, как приехала к нам наша бабушка из Пензенской губернии. Там в одном из сел дедушка служил священником в сельском храме. В 30-е годы храм закрыли, священника со всей многодетной семьей выслали. Тогда бабушка с дедушкой приехали к нам в Сергиев Посад, к старшей дочери. Деду пришлось здесь скрываться, ему сняли где-то на окраине комнату, и бабушка каждый день носила ему еду. Эту тайну я узнала много лет спустя. Только тогда стало понятно ощущение страха, в котором жили мои родители и многие-многие люди. Смутная тревога охватывала и нас, детей, когда мы слышали, что кого-то из соседей или знакомых арестовали. В Лавре и в городе висели большие плакаты с «проклятыми шпионами» и «изменниками Родины».
Пришло время, когда с колокольни с нижнего яруса сбросили самый большой колокол. Он лежал под колокольней на боку, огромный; кругом собралось много народа, ребятишек.
Рядом стоял большой трактор с подъемным краном, на нем был подвешен чугунный шар, он раскачивался и ударял по колоколу; и постепенно, осколок за осколком, его раскалывали на куски. Колокол стонал, и было страшно, как будто он был живой, и его убивали.
Как-то раз нас, детей и взрослых, повели на экскурсию в Лаврские храмы с целью атеистической пропаганды. Мне запомнилось только одно: в разоренном храме Святой Троицы нам показали мощи святого Сергия Радонежского: открытые, растерзанные, раскиданные в беспорядке. По малолетству и глупости я не поняла тогда всего чудовищного кощунства этого действия. Только потом, много лет спустя, опять и опять вставала передо мною эта отчаянная картина, и казалось, что всех нас, кто видел это. ожидает какое-то страшное возмездие, и что мы заслужили его.
В 1940 году, во время Финской войны, нас переселили из Лавры. В нашем доме устроили госпиталь.
Через несколько лет, уже в конце войны, мне довелось вернуться в Лавру будучи уже студенткой Архитектурного института. Нас было шестеро девушек, учились мы в одной группе; летнюю практику два или три года мы проводили на обмерах в Лавре, где в это время уже развернулись реставрационные работы.
Здесь работала бригада замечательных мастеров-каменщиков из Владимира. Руководили ими архитекторы-реставраторы, глубоко преданные своему делу, высокие профессионалы, Трофимов Викентий Игнатьевич и только что пришедший с фронта Бал-дин Виктор Иванович.
Нам поручили обмеры и чертежи храма Зосимы и Савватия в больничных палатах. В следующий год мы обмерили башню к северу от Успенских ворот.
Работали мы увлеченно, радостно, без устали. Храбро спускались по отвесным стенам в самодельной люльке, по вечерам рисовали. В Лавру приезжали такие знаменитые консультанты как Щусев А.В., Кузнецов А.В. и многие другие.
Однажды в Лавру прибыла группа священников в темных одеждах; среди них выделялся очень легкий, подвижный священнослужитель небольшого роста. Он быстро и деловито ходил по площади у колокольни среди штабелей бревен, кирпичей. Нам сказали, что это был новый Патриарх Алексий !
Мы тогда почувствовали, что в нашей Лавре начинается новый, неведомый нам еще день.
Т.Кузнецова, 26 февраля 1997г. |
<< ПРЕДЫДУЩАЯ СТРАНИЦА | СОДЕРЖАНИЕ | СЛЕДУЮЩАЯ СТРАНИЦА >>
