Задолго до Рождества Христова в Сицилии был государь по имени Гиерон. Он имел при своем дворе мудрецов, среди которых особенно выделялся Симонид.

Однажды Гиерон сказал ему:

Симонид! Напряги свою мудрость, объясни мне, что такое Бог?

Трудный вопрос ты предлагаешь мне, государь, - ответил мудрец. – Позволь мне день-другой подумать.

Хорошо, - согласился Гиерон.

Прошло два дня. Пришел к царю Симонид, вместо ответа, просит подумать еще четыре дня.

Прошло четыре дня, а Симонид запросил новой отсрочки.

Позволь, государь, еще восемь дней срока.

Гиерон нахмурился.

Ты шутишь, Симонид. Пожалуй, скоро ты станешь просить шестнадцать дней на раздумье, а потом и тридцать два. Когда же ты, наконец, дашь мне окончательный ответ?

Ты угадал, государь, - спокойно сказал Симонид. – Прошло бы восемь дней, я стал бы просить шестнадцать, затем тридцать два, а там шестьдесят четыре и так дальше, всё удваивая сроки без конца. Что же касается ответа, то, мне кажется, я уже дал тебе его.

Как дал! – удивился Гиерон. – Ты ничего еще мне не сказал о Боге, а все просил новых и новых прибавок.

Вот это и есть мой ответ, - сказал мудрец. –Твой вопрос, государь, не по силам никому. Чем о нем больше думаешь, тем меньше понимаешь, приходится просить новых и новых дней. Это вопрос ‑ все равно что гора. Издали смотришь и та кажется громадой, а чем ближе подходишь, тем она все более высится и растет, и ты перед ней чувствуешь себя таким маленьким, жалким, ничтожным. И если гору не обхватить и не покрыть рукой, как же ты хочешь, государь, умом охватить того, кто создал и гору, и человека.

Понял Гиерон слова Симонида, благоговейно поднял глаза к небу и прошептал:

Да. Бог непостижим!

Две сохи

В кузнице отремонтировали две сохи. Они выглядели одинаково. Одна из них осталась стоять в углу сарая. Ее жизнь была легче, чем жизнь другой сохи, которую крестьянин на следующее утро погрузил на телегу и привез на поле. Там она стала красивой и блестящей. Когда обе сохи снова встретились в сарае, они с удивлением посмотрели друг на друга. Соха, которую не употребляли в дело, была покрыта ржавчиной. С завистью она смотрела на блестящую подругу:

Скажи, как ты стала такой красивой? Ведь мне было так хорошо в тишине сарая стоять в своем углу.
Это безделье тебя изувечило, а я стала красивой от труда.